Ненавижу жену брата. Никак не перевариваю. И пусть брат и его дети остались нашими единственными кровными родственниками, моей семье с ними не по пути.

Брат – подкаблучник высшей пробы. Наташе своей в рот смотрит, без её разрешения в туалет не ходит. Она его прогнула, так прогнула: брат лишний раз боится слово сказать в её присутствии.

Маме Наташа нравилась: мама считала, что характер у брата такой, что без хваткой женской руки он пропадёт в жизни. А вот папа, как и я, Наташу терпеть не мог, едва выносил компанию этого доморощенного тирана в юбке.

Сейчас, спустя семь лет, я могу без слёз поведать об очень болезненной теме – о наследстве.

Папе было 55 лет, маме – 49, когда они решили при жизни поделить между мной и братом наследство. Две двухкомнатные квартиры и дача.

Квартира, по факту, была у родителей одна, вторую они сразу купили на имя брата. Ту, которая принадлежала родителям, они должны были отписать мне. У меня несколько раз не получилось подъехать к нотариусу, потом решили, что сначала покупка, потом разберёмся. Не успели. Погибли. Автокатастрофа.

Ни слова о помощи. Ни звонка. Зато Наташа принялась делить наследство на похоронах: так и так, да, им купили квартиру, но от второй они отказываться не будут ради детей.

Пока я трясущимися руками капала себе в стакан успокоительное, она показывала мне снимки комнаты, принадлежащей её дальней родственнице:

– Лучше всё равно ничего не найдёшь, давай по-хорошему: квартира – нам, тебе – эта комната.

Мой муж её от меня силой оттащил, едва не ударил. Он до сих пор в шоке от беспардонного и циничного поведения Наташи: у её мужа погибли родители, а она побежала фотографировать комнату, чтобы решать дела с наследством.

На следующий после похорон день Наташа позвонила мне. Ей были нужны ключи от квартиры родителей, так как слесарь отказался вскрывать замки без документов. Клянусь, если бы она заявилась за ключами лично, я бы её убила на месте сразу после того, как из её поганого рта вывалились бы эти слова.

К нотариусу брат пришёл с Наташей и детьми. Пока мы ждали своей очереди, она с пеной у рта доказывала, что её дети тоже имеют право на доли в квартире и даче, так что для меня и та комнатушка будет слишком жирным откупом.

Брат, тварь бессловесная, сидел, молчал и согласно кивал всему, что изрыгала его жена.

Наличие завещаний стало сюрпризом для всех. Судя по датам, мама с папой написали их за несколько месяцев до покупки квартиры брату. Возможно, в один из тех дней, когда я не подъехала для оформления дарственной, точно не знаю, не помню.

Они вышли из нотариальной конторы намного раньше, но меня дождались на улице, не поленились.

Наташа адаптировала своё поведение, будто ничего не было. От наглости и нахрапа не осталось ни следа. Полные елея речи полились в мои уши.

Семья, единство, родная кровь, честность, долг, бескорыстие, справедливость… Она распиналась, как депутат на предвыборной компании. Ведь у моего мужа и так есть квартира, ещё родители живы, тоже с квартирами, куда нам четвёртая?

Я её ударила. Кулаком. В лицо. Разбила ей нос. При брате и племянниках. За это я потом ответила по закону: заплатила штраф и пять тысяч за моральный ущерб. Угрозы, что если она подойдёт ко мне ближе, чем на пять метров, то я её убью, она доказать не смогла.

В нашем доме запрещено упоминать о том, что у меня когда-то был брат. Имя Наташа тоже под запретом: я моментально вспоминаю эту женщину и перед глазами появляется красная пелена. Я не отдала им ни копейки, запретила приезжать на дачу под угрозой заявления в полицию о проникновении в чужое жилище.

Не знаю, почему они не пошли в суд и не оспорили завещания. И знать не хочу. Знаю одно: пока такие особи, как Наташа, спокойно разгуливают по улицам, этот мир обречён. Анонимно.